Глубокие души покорителей бездны

Летая во сне, разбегаешься, отталкиваешься, взмываешь и невесомо паришь над знакомыми местами, творишь фигуры высшего пилотажа, дурачишься, резвишься. Просыпаешься с улыбкой, а вечером мечтаешь радостно порхать, обгоняя стаи удивлённых птиц. Ведь так летать умеешь только ты. Жителям воздушного океана не угнаться за тобой – сильным, ловким, смелым.

Позже снятся радостные моменты, победы, успехи… но жизнь прибивает к земле. Какое небо? Пашешь, не замечая горизонта. И уже дети рассказывают по утрам о полётах. Стараешься не концентрироваться на восторженных голосах. Успеть бы на работу, хлебнуть кофе, плюхнуться в кресло. Будто в этом смысл бытия.

Многие мирятся, что летать не придётся. Не согласен и летаю, когда захочу. Выхожу ночью на палубу, облачаюсь в гидрокостюм, вешаю подводную маску, обёртываюсь грузовым поясом, надеваю ласты, подхожу к краю кормы.

Присев на корточки, растираю слюну на внутренней стороне стёкол, споласкиваю маску в воде, водружаю на голову. Выпрямляюсь. Солью горькой пахнет мощь океанской свободы, накрывает звёздное небо, манит бесконечная даль, слышен плеск воды о борта и биенье предвкушающего сердца.

Выдох, резкий толчок, краткий полет, мокрые объятия, безмолвие стихии. Скользящее парение, времени нет, пространства тоже. Инерция гаснет, ленивая нега, щенячий восторг. Кувырок с переворотом, широкие гребки, втягивание на площадку ныряния, повтор предыдущего трюка. Ради краткого мига полёта.

Нам с океаном хватает друг друга. Навигационные огни создают атмосферу, подкрашивают воду. Мерещатся акулы, считаю вероятность встречи косаток. Маленький «я» шаловливо зовёт полетать, и взрослый «я» сдаётся многократно.

Готовлюсь ставить точку долгожданной встречи – глубокий нырок на задержке дыханья. Ложусь на корме, расслабляюсь, уговариваюсь, что дна не достать, рыб распугал и опасности нет. Дожидаюсь состояния транса: мышцы спокойны, колотит мандраж, решение принято. Отрыв, всплеск, тишина.

Падаю в бездну, считаю секунды, растёт давление, продуваюсь. Достигаю нейтральной плавучести. Несколько взмахов, пара гребков, падение возобновилось. Полёт в кромешной тьме, как во сне. Азарт вымогает держаться дольше, лёгкие сжимают конвульсии, бодрит одиночество. Хватит глупостей, нужно всплывать – завтра начнётся сафари.

Ранний подъем. Суровые, невыспавшиеся мужчины угрюмо выползают из шкафов кают. Крошечные жилые помещения состоят из горизонтальных полок, на которые даже сесть нельзя. К чему удобства, если плывём на Большой Барьерный риф. Лёгкий перекус, короткий брифинг, тридцать «бултых» подряд.

Дайверы рассредоточиваются по поверхности, обмениваясь жестом «я в домике», означающим «к погружению готов». Инструктор показывает большим пальцем вниз команду погружения. Стравливаем надувные жилеты – компенсаторы, на которые крепятся баллоны с воздухом, начинаем набор глубины.

Ныряльщики, обвешанные громоздким оборудованием, похожи на космонавтов – сосредоточенные, серьёзные, ответственные. На запястьях функциональные компьютеры, измеряющие температуру воды, глубину и скорость погружения.

Желаемый уровень достигнут, горизонтальное зависание, покачивание раскрытой горизонтальной ладонью: «держим глубину». Лидер прикладывает к носу V-образно сложенные указательный и средний пальцы: «смотри» и указывает на смерч быстроходных тунцов, вращающийся с 50‑метровой глубины.

От воронки отделяется крупная серебристая рыбина, плывущая зигзагами синхронно с тенью. Невероятно, это не отражение, а особь другого пола! Людям бы такое взаимопонимание.

Ладонь сжата в кулак, большой палец вправо: «плывём в указанном направлении». Выстраиваемся подводным караваном, правым плечом дрейфуя вдоль рифа. Мелькают быстрые тени – улепётывают черепахи – подводные ласточки. В глубине мы для них тихоходы.

Один из дайверов вскидывает кулак вытянутой руки: «опасность». Видать новичок – испугался громадной картофельной трески, отличающейся покладистым нравом и исключительным дружелюбием. Зовём их ласковыми гигантами: обожают, когда с ними играют и гладят.

Ведущий сигнализирует «стой» раскрытой ладонью, указывая на двухметровое чудище – впереди губан-наполеон с выростом на голове, угадывается треуголка самца. Новенький с фотоаппаратом оттесняет наполеона к рифу, гупер из-под мясистых губ обнажает крупные зубы. Потом все божились, что слышали клацанье.

Вряд ли звуки были, не зря дайверы шутят, что хорошо нырять с жёнами: «хотя бы под водой молчат». Общаемся, постукивая металлической палочкой по баллонам, икая и на языке жестов: Наполеона показываем прижатым ко лбу кулаком, акулу – вертикальной ладонью над головой, тунца – имитацией вскрытия банки консервов.

Снова сигнал – постукивание двумя пальцами по раскрытой ладони: «сколько осталось воздуха», группа послушно отчитывается перед старшим. Три пальца накрываются пятерней: «висим три минуты на пяти метрах» – достигаем указанного уровня, зависаем на декомпрессию.

Поочерёдно пикают наручные компьютеры: можно всплывать. Показываю инструктору указательный палец крючком: «могу выходить?», тот показывает большим пальцем вверх: «всплывай». Выйти у яхты не удаётся: путь преграждают массивные грустные рыбы с крупными ртами.

Гигантские тревалли застыли с чувством вселенской скорби, опустив уголки губ вниз, ожидая хлебных тостов. Печальных великанов считают душами погибших дайверов, которые не вернулись к лодкам.

Подплывает напарник, понимающе заглядывает в маску, потирает ладонью своё предплечье, показывает пионерский салют каждой рукой: «почесали домой». Улыбаюсь шутливой поддержке собрата.

Накачиваем компенсаторы, снимаем давящие маски, завязывается разговор: кто что видел и заметил на глубине. Отношения теплеют, стекающие водой костюмы повисают на плечиках. Баллоны крепятся у бортов, группа обмывается пресной водой. Поднимаемся на перекус.

Поев, разбредаемся спать по каютам. Скоро подъём, облачение, погружение, и так четырежды в сутки – каждые шесть часов, на протяжении недели. Большую часть времени проводим лёжа пластом на полках – засыпаем, едва касаясь подушек.

Вечером первого дня знакомимся в неформальной обстановке. За плечами свежие погружения, которые называют размоканием. Меня спрашивают откуда, отвечаю: «из Киева», группу перетряхивает – там же Чернобыль. Молча улыбаюсь. Кто-то говорит: «Я с Бермуд» – тут уже меня бьёт током.

Новички толпятся к инструктору – штамповать страницы логбука – журнала погружений. «Старички» рассматривают оттиски печатей и лишь затем протягивают книжечки. «Молодёжь» записывает каждое погружение отдельным листом – бедолаги не знают, что пара дайвсафари заполнит логбук до краёв.

Опытные ныряльщики коллекционируют штампы инструкторов, те, в свою очередь, соревнуются в оригинальности, выдумывая оттиски медуз, китов, дельфинов и русалок. Никто не курит, не пьют алкоголь: покачивает. Спустя неделю на яхте уверенно передвигаешься палубой, но на суше косолапишь, словно мишка. Качка позже снится ночами.

Расспрашивают, где лучше нырять – рекомендую Красное море: близко, прозрачная вода, светлое дно, мало водорослей, много мелкой рыбы – аквариум.

Нырял к затопленному английскому парому Тистлегорм, перевозившему снаряды, танки, паровоз, грузовики, мотоциклы, вагоны с резиновыми сапогами. Погрузился на задержке дыхания на 25 метров, стал пробираться захламлённым коридором и понял, что забыл открыть баллон. Еле объяснил японскому дайверу, какая нужна помощь, теперь дружим второе десятилетие.

Смешные фотографии привозят с «унитазного рэка» – затонувшего кипрского судна «Иоладна»: при крушении на значительную территорию дна рассеялись сотни унитазов и прочей сантехники. Тут делают донное селфи в бывшем BMW капитана корабля.

Сафари на Мальдивах ценится встречей с крупнейшей рыбой – китовой акулой, ежедневно фильтрующей миллионы литров воды с мельчайшей взвесью планктона. Апатичная громадина невозмутимо дрейфует, позволяет трогать себя, не реагирует на ныряльщиков.

Знаменитый «Манта Поинт» – подводная автомойка стелсов – станция очистки гигантских скатов, второе имя «морские дьяволы» – из-за чёрной спины и рожек. Громадные одеяла зависают в толще, позволяя очистить себя от паразитов губанам и креветкам-чистильщикам.

Если вынуть регулятор, широко открыть рот и приблизиться к кучке суетливых креветок – прозрачные ходульщики приступят к деловитой чистке зубов, нёба и языка. Выглядит странно, кажется, что можно невзначай проглотить бедолаг. Не тут-то было: при смыкании челюстей – пулей вылетают наружу.

У мексиканского Гуадалупе ныряют с большими белыми акулами. Нас помещали в контейнеры из прочных прутьев на поплавках и подманивали хищников. Разъярённые «челюсти» хватают и сжимают края клеток, в этот момент жизненные счётчики сбрасываются ниже нуля.

У меня много фотографий с акулами. Каждый раз, позируя под водой, стараюсь выпрямиться и выглядеть браво, но получив очередной кадр, обречённо прячу подальше: ножки поджаты, ручки согнуты, весь калачиком. Даже небольшие акулки вызывают страх, с которым не справляется сухопутный разум.

Пещерный дайвинг страшнее фильмов Спилберга – в кино вода прозрачна, видны стены, пустоты просторны. В сенотах Юкатана – разветвлении карстовых пещер без живности, света, растительности – подкатывает клаустрофобия, мерещатся миражи, образуемые термо- и галоклинами – встречными солёными и пресными течениями различной температуры.

В подводные пещеры Гавайев приходится заглядывать и, махая кругами, систематически освещать нутро земли галогеновыми фонариками – иначе не разминуться с крупными черепахами или акулами. Таранят так, что ломают рёбра.

В пещерах Сипадана страшно замутить ластой воду: видимость падает абсолютно, координация пропадает мгновенно. Наощупь ищешь стены, пол или потолок, чтобы начать ориентацию с нуля.

Тут кладбище черепах, задохнувшихся от нехватки воздуха, не найдя выхода из подводного лабиринта. На дне покоится скелет дельфина – пещера коварна. Местные предупреждают: не надейтесь на воздушные мешки у потолка: воздух отравлен продуктами гниения.

Особая любовь – подводные вертикальные пещеры – голубые дыры. Живности мало, как и света, зато можно летать. Голубая дыра у Дахаба в Египте входит в десятку опасных, известна «Кладбищем дайверов». На берегу установлен мемориал, из-за массовости смертей таблички вешать уже перестали.

Большая голубая дыра Белиза похожа на пуговицу, когда облетали вертолётом, была тёмным пятном на нежно-зелёной глади, два кратера как дырочки для пришивания. Отвесные стены создают ассоциацию с колодцем – становишься на край, разводишь руки, наклоняешься, отталкиваешься и паришь вниз, как Гийом Нери, чемпион мира по фридайвингу:

Жак-Ив Кусто говорил: «На поверхности воды можно летать, управляя ладонью. Под водой человек превращается в архангела». Впрочем, «увидимся под водой»: коронное прощание дайверов.